почему то столько всего сделанного принесет свои результаты только в марте, ни раньше, ни позже. помнишь тот разговор? времени - до марта. мое здоровье? времени - до марта. тайланд? мартмартмарт. слишком много планов, слишком мало времени. хочется поставить жизнь на паузу, остаться стоять под серым небом с никаким настроением и «i don't need a friend; i don't need a place to stay» в больших наушниках. мне уже не холодно, мне уже привычно, наедине с собой изо дня в день, хочу спать и давай напьемся в субботу. учеба и лень воюют на моей психике, эй, ребят, я на исходе, оставьте меня в покое. бьет озноб, кажется, опять температура, настроение где-то в районе ядра земли, раскаленное и тааааак низко, что уже не достать. сижу, дико болит спина. — наклонитесь, пожалуйста. выгните спину. о, небольшое смещение. ничего страшного. «ничего страшного.» просто март слишком скоро_
после того, как сначала меня не впустил автобус, а через две минуты - маршрутка, которые ходят раз в полчаса, заплакала — от того, что устала. От тяжелых сумок, от общественного транспорта, от тупых блять людей, которые похожи на глаза и открытые рты мертвых рыб, от пяти утра, от работы, от компьютера, от кресел, от лестниц, от грязи, от ебучего глобального потепления, от ЛЮБВИ, от нездоровья, от бесполезности общения, от бесмыссленности, от внутренней пробки, от резинок на колготках, от своей бездарности, от того, что я ничего не умею, от плохой памяти, от отсутствия бескорыстной поддержки, от мамы пришло сегодня письмо на четыре страницы, я прочитала одну, разревелась прям на рабочем месте в восемь утра, закрыла его и больше не открывала и даже знать не хочу, что она там еще написала. Села в итоге в троллейбус, который делает большой крюк, да еще костылять пять минут, ревела всю дорогу, было стыдно, в голове крутились три мысли: надо отравиться, надо написать пост, надо взять отгул.
— мне сказали, ты очень изменилась — да. и, поверь, не в лучшую сторону.
раньше я называла это «похуизм», а потом узнала слово «стрессоустойчивость».
у меня четкая стрессоустойчивость к промерзшим до костей пальцам, автобусе, не собирающемуся останавливаться в полуметре от меня, красному свету на пешеходном переходе
за сегодняшний день я узнала три вещи: разбитая губа — больно, возвращаться в прошлое — бессмысленно, а жертвовать — глупо. я больше так не буду^^
upd.
я вам соврала. немножечко.
я — встретимся?
она — мне надо дождаться родителей. минут 20
я — окей я — ну что, встретимся?
она — они стоят в пробке, а у меня нет ключей
я — я могу до тебя дойти
она — нуууу, уже восемь.
я — мне не сложно, бабушка сейчас у себя дома и часов до десяти ее не будет. не могу дома сидеть, меня депрессия сожрет
блять, мне очень больно. найти бы какие анальгетики хорошие, пока питаюсь нурафеном. еще у меня в районе открывают новый черкизовский. а это пиздец. а еще у меня в хвостах семь пересказов и критика фильма. и еще я себя настолько нелюблю, что уже не знаю, чем себя убить. есть идеи?
[заметка #55] Отец Я не писала тебе писем, не ломала карандаши, не роняла слезы, на исписанный нервным почерком лист, не искала тебя глазами на родных улицах, не выслеживала номер уезжающей машины, что совсем как твоя. Потому что уже переболела искать варианты выхода из этого замкнутого круга. Потому что когда твоя мать сказала мне «он сам ждет когда ты прогнешь свою гордость», я ответила, что это не гордость, а искренность. Потому что я правда уже давно перестала ждать тебя.
Где же ты был? Отдыхал в Тайланде? Работал до скончания сил? Учил других своим фундаментально-параноидальным основам, словам, повадкам? Был кому-то ближайшим, всегдашним, дальним? На кого смотрел, кого вновь узнавал, что читал, куда ходил, и о чем ты думал? Не интересовало ли тебя, что там со мной? Жива ли, какого мне, что я чувствую, как закончила школу, как поступила, как учусь, с кем, как дома, есть ли кому вытрясти душу, кому открыть глаза, с кем быть собой?
Да и надо это было мне, когда горло давит от слез обиды и горечи настоящего предательства, от того что мир снова отказывается принять все мои старания, все стремления к нормальной жизни, когда в самом дыхании шелестит «распни или сдохни», когда в голове светофорами мигают краски и воспоминания. Когда уже ничего не надо, когда в пять минут уложился целый кошмар. Когда в слово «проваливай» вылился весь смысл красноречиво несказанного.
Не ты ли мне желал зла? Я привыкаю к повадкам, к боли, к непониманию, к твоему крамольному отсутствию. Но, знаешь, я же жила, как могла. Где-то по-своему, но, знаешь, эта жизнь песком приручила меня жить_так. Я видела казни, видела пытки, кровь и ужас в глазах самой родной и близкой. Я видела тебя, как тирана, как бездушную тварь, дикаря, животное, бесчувственную дрянь, которая контролировала каждый мой шаг. Я научилась тебя ненавидеть. Научилась терпеть. Научилась считаться с банальным фактом твоего существования. Научилась, считая до десяти, выкидывать из памяти тебя.
Мое отношение к тебе не такое, каким должно быть. И может быть, когда-нибудь я все же смогу его изменить, а пока что – прости, как есть, так и будет. Это схоже с неприязнью того компьютерного голоса, который разрывается эхом в телефонной трубке, произнося неожиданно фатальные «абонент не отвечает или временно недоступен». Это схоже с тем, как при невозмоности бить, трут лицо об асфальт. Хотя ты всегда бил, как мог. Физически, морально, нравственно, стараясь сделать меня под себя, похожей не только внешне, но и внутренне. Посмотри же на меня – я творение твоих рук. Ты доволен?
Я постараюсь тебя простить, когда-нибудь, когда, может быть тебя уже не станет. И мне от этого уже не больно и я этого уже не боюсь. Ведь это ты был страхом, ты был болью, ты был тревогой, отчаянием, животным и слепым ужасом, ты был криком в ушах. И никто, как ты, не заставляешь вот так плакать. И что-то то и дело связывало нас. Какие-то культы, постоянные наставления родни, которая не поняла, что нам, как полуидентичным, это уже чуждо и неприемлемо. Наши темные века ушли в прошлое. Наши грунтовые воды не обточат меня под нужный эталон.
Спасибо за то, что тебя больше нет рядом, отец. Береги себя.
никогда в жизни не забуду, как в мои шесть лет ты зашел в комнату после ссоры с матерю и сказал: «запомни, Валер, твой отец — кусок дерьма».
Пап, знаешь, сегодня 22 ноября, мы не виделись уже 10 месяцев и 10 дней. Как мои дела, знаешь? Я курю, пап, она в курсе, знаешь? Ты знаешь, что я пережила? Это не ты дерьмо, а моя жизнь. И вовсе не кусок. Моя первая в жизни семья разрушилась через пять лет, как, как я теперь могу жить нормально? Как, думаешь, хорошо все, пережила? Да, пережила, в одной из своих замечательных масок. Да, я говорю ей, что все в порядке, что мне все равно, но что я должна о тебе думать? А встречи? «Что, говоришь, завтра делаешь? Гулять едешь? Ну на тебе деньжат, развлекайся, доча.» — это я хочу слышать? Я вообще не хочу слышать тебя.
— Нам сейчас надо к В.Г. заехать, хочешь папу увидеть? Я могу ему позвонить. — Нет, мам, спасибо. это ни ему, ни мне не нужно.
Я и видеть тебя не хочу. Я твоя чертова копия, я зла на тебя. За все то, чего никогда не было. Еще я могу вспомнить ее первую беременность. Когда ты ее бросил, помнишь? Когда у нее случился выкидыш? Или когда я видела тебя, ну, раз в неделю, поздно вечером? Зато маленькая была, глупенькая, бежала к тебе, «Папочка!». А что делал папочка? Работал, да, так ты мне говорил?
А еще, пап, знаешь, я умираю. Потому что когда мы виделись в последний раз, ты отвозил меня ко врачу. Потому что ты должен был отвезти меня еще через три месяца. И еще через три. А потом еще через три. Потому что моя спина не железная, все, понимаешь, все возвращается на круги своя, и ты предупрежден. Раньше марта теперь уже не поедем, спасибо, пап, в марте будет поздно пить боржоми, потому что почки уже отвалятся. Потому что ты не можешь выделить «любимой» дочурке три утра. Я бы хотела поговорить с тобой. Рассказать все, что есть. Я знаю, что могу это сделать.
но я знаю главное. ни ему, ни мне это не нужно.
я могу много говорить об этом.
но мне.. не нравится. я не хочу думать об этом, потому что ты покалечил меня.
завернуться в кокон пледа и ностальгировать — столь привычное уже мне состояние. я соскучилась по себе. подносить руки к горлу страшно — сжимаю и не хочу разжимать. уже каждую косточку знаю. ходить по лестницам просто не рекомендуется — сегодня упала второй раз. а еще опять чертово тело не хочет жить. ну а я что, я хочу. очень.
смерть мне к лицу
школа должна сдохнуть. «твой русский, блять, недостаточно хорош для городской олимпиады» — удар ниже пояса, я потратила один год и приличную кучку денег, чтобы выучить все это дерьмо на пять с плюсом, а теперь, блять, «недостаточно хорош». завтра happy weekend, выходной, ибо учеба в воскресенье целый день. ебать мою жизнь.
раздражает все, каждая мелочь. лишнее слово - и я на пределе. нет слов - я вновь на пределе. не молчи же, пожалуйста.
я могу совершить еще одну подлость по отношению к дорогому мне человеку. я с этого такую нереальную выгоду получаю. даже голова кружится, какую. но вот проблема — человек то дорогой. и что делать — не знаю О.о
Я вытащил из кармана сигарету. Собственно говоря, я могу быть вполне доволен. Жилось мне неплохо, я имел работу, был силен, вынослив и, как говорится, находился в добром здравии; но все же лучше было не раздумывать слишком много. Особенно наедине с собой. И по вечерам. нето внезапно возникало и прошлое и таращило мертвые глаза. Но для таких случаев существовала водка.
—
Только не принимай ничего близко к сердцу, — говорил Кестер. — Ведь то, что примешь, хочешь удержать. А удержать нельзя ничего.
—
— Я себе по-иному представлял жизнь, — сказал он погодя. — Все мы так... — сказал я.
—
«Вам хорошо, вы одиноки», — сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь отлично, — кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихтем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой шарманки, — вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты — если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение, бегство? Бывает ли что-нибудь иноге, кроме одиночества? Я закрыл окно. Нет, ничего иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.
кираокира. фотоотчет
[/more]
ощущение, будто я стою в маленькой-маленькой и непроницаемо-темной комнате, а рядом со мной — истина, которую я не могу достигнуть.